Вальтраут ШЕЛИКЕ
ПИСЬМА ИЗ ИНТЕРНАТА КОМИНТЕРНА
(Сентябрь 1941-март 1943 гг.)
Часть III. ДРУЖБА
ЭЛЬГА ЭДЕЛЬШТЕЙН. СЕРДЕЧНАЯ ПОДРУГА
Эльга, наперсница моих сердечных тайн уже в шестом классе, будет рядом со мной всю жизнь. Подростками нас разлучила война. И она же нас сблизила еще больше. Эльга была в эвакуации далеко от меня, сначала в Куйбышеве, а затем в Уфе. Но, тем не менее, Эльга присутствовала в моей жизни, в разлуке мы писали друг другу письма. У меня была неистребимая потребность рассказывать ей обо всем, что творилось в моей душе, делиться с подругой впечатлениями о прочитанных книгах, сообщать о том, происходило вокруг. Свидетельсьво тому все разделы «Писем из интерната Коминтерна»
Вместе с тем дружба с Эльгой насыщена и эмоциями напряженным ожиданием писем; острым чувством ответственности за успехи подруги в учебе; тревогой из-за влюбленности Эльги в незнакомого мне Ивана; обидой, когда письма стали приходить реже. Я очень скучала по своей Эльге Акимовне, по Акимчику, по Киме. И тоска по подруге иногда тоже прорывалась в письмах. Предлагаемая подборка писем именно об этом, об эмоциях и чувстве ответственности за подругу.
А историю зарождения нашей дружбы см. «Шестой класс».
ПИШИ, ПИШИ ОБЯЗАТЕЛЬНО!
Первое письмо от Эльги я получила только 1 сентября 1942 года, и тут же села за ответ, вложив в конверт и те письма, что я уже успела написать, еще не зная адреса подруги.
.
1 сентября 1941 года. Эльге.
Напиши мне, с кем дружишь. Опиши парня, если охота. Вообще как живешь, что делаешь, будешь ли учиться. Опиши все подробно. Сошлась ли с какой девочкой? Я нет. Пиши. Пиши обязательно
1 октября 1941 года. Эльге.
« Эх, если бы ты была здесь, Элюшка! Не унывай, все пройдет и в жизни позабудется. Пройдет война, опять увидимся, будем работать вместе Эльга, постарайся прочесть Девятый А не то Смысловского или что-то в этом роде. Книга о жизни школьников 9-ого класса. Книга хороша тем, что автор смог дать настоящие, живые характеры своим героям. Хороши Ольга, Андрей, Торпеда. Люди как живые, веришь, что есть такие.
8 октября 1941года. Открытка Эльге.
« Мечтаю тебя увидеть. А бомбы тушить тебе бы не дали
25 октября 1941 года. Эльге.
«Сегодня Свет принес мне твое письмо. Очень здорово, что ты все-таки бываешь в хорошем настроении. Это первое жизнерадостное письмо от тебя.
28 октября 1941года.
«Элюшка, эти письма не уничтожай, они вроде дневника. Увидимся, интересно будет читать.
11 ноября1941 года. Открытка.
«Здравствуй Элюшка!
Позавчера получила твое письмо. Я страшно обрадовалась. А вчера твою открытку. Ты зря на меня злишься. Я написала тебе открытку и 2 письма. Это вторая открытка. Письма иногда идут 12-14 дней, так что ты не теряй терпения и жди писем. На письмах ставь, пожалуйста, числа. Я тороплюсь, и поэтому пишу только открытку. Обязательно в ближайшие три дня напишу письмо. Ну, не сердись, родная. Мне так хочется называть тебя Акимчиком, это имя тебе очень идет. Жму лапу так, чтобы выступили белые пятнышки. Дергаю за волосы, чтобы ты не писала такие открытки. Пиши, пиши, пиши. Твоя Травка.
10 декабря 1941 года.
Я получила твои письма вчера, когда уже засыпала. Я зажгла лампу, в ней не было керосина, и горел один фитиль. Я читала и радовалась, что, наконец, от тебя письма. Помнишь, мы шли с тобой по Столешникову переулку, и ты тогда тоже говорила о том, что мало нравишься ребятам и парням? Помнишь? Я читала и вспоминала все это. Элюшка, я уверена, что если бы ты была здесь, ты была бы в нашей компании и очень бы нравилась ребятам, как человек, друг. А больше мне сейчас не надо.
Самая большая радость
24 декабря 1941 года.
«Самая большая радость прихожу в комнату, а Лялька заставляет меня плясать письмо от тебя. Я даже вприсядку пустилась! Письмо от 29 ноября. Ты пишешь о дорожных приключениях. Помнишь случай со мной, когда я ехала на дачу к Ленке? Сознаюсь, я тебе не завидую Элюшка, сознайся, ты немного рада, что тебя обняли? Это доказывает, что тебя уже не принимают за пятиклассницу.
Ты счастливей меня, ты видишь Куйбышев, Уфу, а я даже Горький не видела Но я сегодня такая счастливая, так хочется тебя увидеть!!! Мы мечтаем к весне уже быть в Москве. А ты?
Пиши чаще, моя дорогая. Письма идут целый месяц. Это просто ужасно. Ты помнишь английский? Я однажды написала тебе целое письмо по-английски, но не отправила. Немецкий я тоже не забываю, мне даже кажется, что я опять начинаю очень хорошо знать немецкий.
29 декабря 1941 года.
У нас вообще жизнь здесь мировая. Только мало книг. Сейчас читаю старую книгу про жизнь Л.Н.Толстого Лев Толстой и его жена Польнера. Когда кончу, буду читать Степана Кольчугина Гроссмана. Это поинтересней. Я все свободное время читаю.
9 января 1942 года Эльге.
Здравствуй, Элюшка!
Что же ты, дьяволенок, опять не пишешь?! Я тебе, кажется, аккуратно пишу, а вы, молодая барышня? Нет бумаги? Так я пришлю, только пишите. Слышите? Как твое настроение? Ты все еще киснешь? Или бодрая, веселая, жизнерадостная девчонка, какой всегда была?
ЭЛЬГИНЫ СОМНЕНИЯ
13 января 1942 года. Эльге.
Сегодня шла в школу и мечтала о тебе. Представляла себе, что вдруг ты едешь к нам и поселишься у нас в ближайшей деревне. Весь день об этом думала, думала также, что от тебя уже 10 дней нет писем. И вдруг прихожу из школы и письмо от тебя! Ношусь как бешеная, рада жутко. Только что это такое Я о тебе все время думаю, не знаю как ты?. Что это? Ты и вправду так думаешь, или просто так написала? Я рада за тебя, что ты подружилась с Юлей, когда дружат всегда легче бывает . Не знаю, почему ты не получаешь от меня писем, я пишу каждую неделю по одному разу регулярно, а часто через два дня Мне очень хочется в наш класс, в Москву. Часто вечером, когда ложусь спать, вспоминаю все улицы Москвы, твою комнату, где мы с тобой сидели и говорили. Ты бы хотела, чтобы мы сейчас очутились в твоей комнате? Я бы очень. Сколько я бы тебе рассказывала!
За последние два дня прочла Леского Леди Магбет Мценского уезда и Кармен Мэриме. Теперь примусь за Степана Кольчугина. Стоп! Я пишу тебе в клубе. Кто-то звонко, звонко пукнул!! Все хохочут. Это от черного хлеба. Элюшка, меня все время перебивают и я растеряла все свои мысли. Так что лучше кончать. Не скучай, будь бодрой, учись.
До скорой победы над врагом! (Как написал мне Свет в новогоднем пожелании).
Крепко жму лапу! Целую!
Пиши! Пиши! Пиши! Пиши! И еще раз пиши».
ПОЖАЛУЙСТА, УЧИСЬ!
13 января 1942 года.Эльге.
Элюшка, плохо, плохо, что тебе все равно, какие отметки, догоняй, не откладывай на возвращение в Москву. Элюшка, в Москве дел много будет, не откладывай, учись и настроение будет хорошее. Во какие наставления я тебе даю. Не обижайся, но я хочу, чтобы ты хорошо кончила четверть».
21 января 1942 года. Эльге.
Дорогая Элюшка!
Представь себе твою Травку, сидящую на кровати с отмороженным носом, и штопающую чулки с огромными дырами. И вдруг приносят два письма от тебя, от 31 декабря и от 5 января. Травку, конечно, заставляют плясать и дают письма. Я читаю и смеюсь, и рада, и счастлива, но есть одно местечко. Во-первых, почему нельзя писать С горячим приветом? Ты и того лучше, кончаешь просто Эльга. Дальше. Что за приступы ревности? Может, ты меня забыла? Да как можно такое писать?! Элюшка, ведь это жуткие глупости. Хотя, когда я от тебя полтора месяца не получала писем, я тоже иногда так думала. Как видишь, мы с тобой и в этом сошлись У нас в комнате нет стола и стульев, и я пишу письмо около печки. У нас угар и у меня трещит голова. Боюсь, что я скоро свалюсь, очень у нас угарно
Меня здесь разыгрывают твоими письмами. Однажды сказали, что в деревне у Света есть письмо от тебя. Так я, не пообедав как следует, побежала в деревню. Оказалось наврали! Или скажут, что у Прохоровой письмо для меня, я сейчас же бегу, а письма нет! Ну и злюсь немножко, конечно. А вообще дружно. Всем хочется в Москву, все ждем писем, всем в спальне холодно, а иногда топим и все угораем вот это и объединяет. Из девчат в открытую ни с кем.
Ты ведешь дневник? Веди, а? Мне хочется знать все, что ты делала, о чем думала. Ведь не все запомнишь. Свой дневник ношу все время за пазухой его у меня уже несколько раз читали и теперь я научена горьким опытом и даже в уборную ношу его с собой.
Элюшка, я очень хочу тебя увидеть. В письме ведь не напишешь всего. Не всегда можно написать то, что думаешь, чувствуешь.
Элюшка, не пиши никогда о том, что я тебя забыла. Слышишь! Никогда. Этого не должно быть и не будет. Я часто мечтаю, что мы с тобой будем дружить, когда будем уже взрослыми, на всю жизнь, как ты мне написала в пожелании. Слышишь?! Неужели ты действительно могла так подумать? Ведь это же глупости, тебе единственной я могу говорить все и быть уверенной, что ты меня поймешь. Ну что я тебе тут доказываю. Ведь ты все это знаешь.
Элюшка, я еще раз очень прошу тебя, учись. У тебя не будет тоски. Учись. Ведь стране нужны будут высокообразованные комсомольцы. Ты понимаешь меня. Учись, учись. Тебе ученье дается очень легко, но не думай, что поэтому ты имеешь право сейчас запускать. Потом будет трудно, очень трудно нагонять. Не обижайся, Эльга, но ты должна учиться, ты обязана, ты комсомолка. Конечно, если ты не можешь по семейным делам, это другое дело. Но не обращать внимания на отметки ты не должна. Помнишь, как строго мы относились к своим отметкам в 7 ом классе. Учитель поставит отлично, а ты возьмешь и скажешь: Травка, а ты не ответила на отлично. Вот так и относись к своим отметкам, Элюшка, учись хорошо. Понимаешь меня? Я не хочу читать тебе нравоучительных лекций, но я очень (ты пойми меня) хочу, чтобы ты училась на отлично. Ну ладно, хватит об этом
Здесь совсем нет книг. Читать нечего, я беру у Агафонова (мировой парень из школы), но его исключили навсегда из школы. Теперь брать книги негде. Но сегодня Володя-физкультурник поехал за библиотекой 80 книг. Обещал достать Анну Каренину и Войну и мир
26 января 1942 года. Эльге.
«Элюшка, мне бы тебя увидеть. Я, кажется, очень изменилась, да и ты тоже. Ты стала, мне кажется, меньше думать об учебе, больше о мальчишках. Мне сперва казалось, что с учебой в этом году ничего не выйдет, что учиться не стоит. Но теперь, когда стало известно, что мы отсюда уедем только летом, я решила, что году пропадать нечего. Наверное, если бы не дружила со Светом, я бы тоже много думала о мальчишках. Так что ты тут не причем. Но все же, дорогая Элюшка, учись хорошо, обязательно учись. Я боюсь, что ты на меня разозлишься за то, что я в каждом письме даю тебе наставления. Но не обижайся, милая, милая Элюшка, ты только пойми меня. Мне очень больно, что у тебя в четверти 2 поса. Мне очень, очень больно это, понимаешь? Ведь я училась, старалась, так как боялась, вдруг нам придется попасть в разные классы, т.к. ты будешь учиться, а я не смогу. Мне придется летом учить анатомию и химию этих предметом у нас нет, а у тебя, ты пишешь, почти все Элюшка, лучше учить сейчас, а летом поработать, а осенью, когда в Москву вернемся, погуляем с тобой по улице Горького, по Москве. Хочешь? Я как хочу! И не злись на меня. Может ты и не злишься?
Я все выдираю листки из дневника, скоро он совсем похудеет. Я тебе послала недавно два письма. В одном из них мамино письмо. Ты их получила? Теперь я почти уверена, что девчата мои письма к тебе не отпускали. Надо же дойти до такого хамства и нахальства!..
ПОЧТИ ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
6 марта 1942 года.
Действительно, мы счастливы и не замечаем этого Не чувствовала, что у меня есть такой замечательный Акимчик. Когда встретимся, у меня есть столько тебе рассказать! В письме не умею, а хотела бы. Ведь всего не напишешь. Элюшка, ты можешь мне сказать, почему меня везде все знают? Наверное, из-за имени. Вот в Лесном новый начальник почты молодой парень, я прихожу на почту за письмами, а он меня окликает: Травка! Откуда он меня знает? Или в школе, иду домой, ко мне присоединяется девочка из 9-ого класса и идет со мной, называя меня по имени. Я-то до сих пор не знаю, как ее зовут. Интересно, правда?
Милая, сейчас смотрела на твою фотокарточку и хочется обнять тебя, сидеть и болтать, болтать без конца. Вспоминаю твою комнату, помню ваше зеркало, я последние дни всегда с ним сидела. А помнишь, как мы с тобой из тайного шкафчика выволокли книжечку и читали ее, сидя среди груды книг? В Москву! Гулять с тобой по улице Горького, ох и здорово!
Ну, пока. Крепко тебя целую. Травка. Пиши, пиши, пиши.
Книжица, которую мы в шестом классе обнаружили в задней стенке стеллажа в эльгином доме, была посвящена анализу сексуальных извращений садизму, мазохизму и т.д. Мы с большим интересом прочитали ее вслух друг другу, втайне от родителей, с замирание сердца ожидая, что вдруг Эльгин папа или ее мама застукают нас. Но все обошлось. Своими открытиями мы на следующий день поделились с Ленкой Кривицкой, которая, оказывается, все это давно уже знала, поискав однажды в энциклопедии непонятные слова из Дневника Кости Рябцева», Пользоваться энциклопедиями интеллигентные родители давным- давно приучили свою дочь. Лена и воспользовалась. Медицинской.
МЫСЛИ О ЖИЗНИ И О СЕБЕ
11 апреля 1942 года. Эльге.
Элюшка, ты когда-нибудь смотрела долго на свое лицо в зеркале? Я вот вчера пришла из бани, легла на кровать и поставила перед собой зеркало. Зачесала волосы назад и уставилась на себя. И знаешь, интересные чувства у меня возникли. Вот смотрю на лицо и открыла, что я уже не девочка по лицу и подумала: Черт возьми, лицо будто девушка, а сама себя не чувствую девушкой. Обыкновенная девчонка и почему такое лицо? ( Не умею я писать, получается не то, я бы хотела тебе это рассказать, но ты постарайся понять.) И лежала и думала, думала о многом, сейчас и не помню о чем, и здорово так, и не знаю почему. С тобой бывало так? Мне бы жутко хотелось с тобой увидеться и поглядеть на южную красавицу». Интересно, как ты носишь волосы, раз все тебе говорят, что ты красивая. Шли фотокарточку. Ты не очень-то гордись, что красивая, и не унывай, что не бегают. Еще как побегают.
Сейчас читаю Война и мир. Кончила второй том. Мне в Толстом нравится его умение показать людей такими, какие они есть. Вот он не любит князя Андрея (я это прочла в предисловии), но, несмотря на это, он смог показать его таким, какой он есть, и он мне нравится. Другой бы автор показал князя Андрея противным, раз он его не любит, а Толстой показал таким, каков в жизни князь Андрей действительно.
24 апреля 1942 года.
Дорогой, Акимчик! Видишь, я тоже пишу на листочке из дневника.
Знаешь, у меня сейчас голова болит от всех мыслей. Я не шучу, я сейчас думаю, думаю, и ни чего не могу понять одна, и у меня от этого действительно болит голова. Я тебе в прошлом письме написала, что у меня нет идеала. Ты это понимаешь? Знаешь, я не знаю, каким человеком быть, каким себя воспитать. Одно время мне было все очень ясно, теперь я ни чего не понимаю. Сейчас я читаю Воскресенье Толстого. Какие-то странные чувства у меня появляются. Я не знаю, хороший Нехлюдов, или нет. Я еще не дочитала, не знаю конца, но мне кажется, он не сможет все время оставаться с такими стремлениями. Видно, что он старается все сделать хорошо, но жизнь ему не позволяет, он хочет жениться на Катюше, а Катюша опустилась, пьет. Он хочет дать крестьянам землю, а они ищут здесь обмана и не довольны. И мне кажется, все это должно убить душевно, он не сможет найти в себе силы. Не знаю конца романа. Знаешь, я чувствую, что Толстой написал здесь действительность, такую, какая она есть, но тем не менее, мне хочется, чтобы он изображал Нехлюдова красивым, без отрицательных черт. Таких людей не бывает (без отрицательных черт), но мне как-то страшно читать про эту действительность, меня это угнетает. Ты меня понимаешь? Все-таки написать нельзя так, как думаешь. Вот сейчас на уроке литературы просматривала Герой нашего времени. Там ест приблизительно такое выражение: Подобно тому, как спадает розовая пелена с глаз юноши во взгляде на дела и чувства человеческие Я это очень здорово понимаю. Знаешь, многое получается совсем не таким, как я хотела бы. Вот мои отношения со Светом, казались мне такими хорошими, а вышло, что он говорил мне, что любит меня, и в то же время говорил Ляле, что когда видит ее, любит ее, а когда меня, любит меня. Меня уверял, что меня любит, давал честное комсомольское, что не любит Лялю. Ну, я тебе об это писала. Когда меня обнимал, был нежен, хороший, любящий, в дневник записывал все хорошо, а Ляле рассказывал в другом свете с усмешкой. И получилось не так как надо.
Или возьми другой пример, насчет подсказок. Подсказывать плохо, не приносит пользу. Но если я не подскажу, скажем, Сергею, он может засыпаться и получит плохую оценку. Но я с ним занимаюсь. Я подскажу, узнаю, что он не понимает, и потом объясню. Выходит, подсказала с пользой. Ну и пойми что-нибудь.
Знаешь, мне не нравятся книги, в которых пишут не правдиво, не правду, слишком светло все, а читать книги, где грязно и действительность тоже страшно. И хочется знать жизнь действительную, и в тоже время страшно, боюсь, что слишком плохо получится. Мне сейчас хочется много-много знать, я чувствую, что еще мало знаю, что мне многое еще очень не понятно. Я еще не прочла многих нужных книг, чувствую, что еще слишком мало знаю, не все понимаю. С тобой бывает так?
Знаешь, я чувствую, что мне не всегда бывает легко сказать правду, потому что боюсь, что будут ко мне после этого плохо относится, а это тяжело. Иногда хочется променять правду на молчание, только чтобы не относились плохо. Думаешь, мне легко было на комсомольском сказать о подлости Сергея? Это правда, но ведь он мог сильно разозлиться, а я тебе писала, к какому разряду людей я отношу Сергея. Понимаешь ты это? Выходит, когда человек хороший, правдивый, его не любят, а стал молчать, говорят, что он хороший. Помнишь, в седьмом классе я перестала работать, перестала выступать и стала считать, что я стала хуже, а О.Ф. заявила, что я стала скромнее и вообще лучше. Как это понять?
Софья Павловна меня, между прочим, однажды похвалила, сказала: Травка слишком прямая девочка, но она никогда не скажет мне грубо о моем недостатке. Она указывала мне на мой недостаток, и я не обижалась, она сумела сказать. Она умнее многих из вас, но, однако, не имеет о себе такого высокого мнения как вы Травка очень наблюдательная девочка и поэтому она так быстро определяет людей и делает верные сравнения. Вам у нее этому надо поучиться. А две другие девочки, сказали, что я о себе все-таки очень большого мнения, что я часто, чаще всего бываю очень хорошей, простой, но иногда прорывается и тогда я плохая, с большим мнением о себе. Вот и пойми. Элюшка вот я тебе пишу и знаешь, то, что сказала С.П. писать было легко, а то, что сказали девчата, сперва совсем писать не хотелось, потому что это плохое, и вот плохую правду писать не хочется. И я за это себя как-то, если можно сказать, презираю. Ты заметила, что человек в обществе старается казаться лучше, чем он есть в действительности? И вот некоторым, может только одному, может рассказать все плохое, что он думает. Вот тебе я могу сказать плохое о себе, но, честно говоря, мне даже тебе трудно говорить о себе плохое. Ты меня понимаешь?
У Толстого есть интересное рассуждение в Воскресении приблизительно такое: Человека нельзя считать умным или глупым, добрым или злым, энергичным или апатичным. Можно сказать, что этот человек бывает чаще умным, чем глупым, добрым, чем злым, энергичным, чем апатичным. Мне кажется, что это верно. Как ты думаешь?
Ну, развезла я тебе тут философию, ты, наверное, читать устала. Только, дорогая, ты постарайся ответить на это письмо, а то ведь я сдохну, у меня от всего серьезно болит голова.
Ляля
2 Июня 1942 года. Эльге.
«С Лялькой мы, кажется, дружим. Мы еще не сказали это друг другу, но рассказываем многое. Я с ней не так откровенна, как с тобой. Я ей еще не доверяю всего, рассказываю только о Свете, об остальном ничего не говорю. Но все-таки мы в близких, хороших отношениях.
Знаешь, Кима, мне в голову пришла мысль, что эти два года, которые мы не будем видиться, нам будут хорошим испытанием и докажут действительно ли наша дружба крепкая или нет. Тебе не кажется? Ведь смотри, Аким, два года. Это огромное время, за это время жутко измениться можно. Мне страшно хочется на тебя посмотреть, ты хоть карточку пришли, ведь не хорошо так с твоей стороны.
30 июня 1942 года. Эльге
«Вечер. Скоро линейка. Лялька сидит на кровати и под гитару поет. А у меня, знаешь, эти последние дни паршивевшее настроение. Когда работаю, проходит, приду домой опять. И не напишешь все, о чем думаю, думаю целый день, а стану тебе писать, и не знаю как. Дорогая, так еще труднее, тяжелей, тоскливей. Ты понимаешь? Тоска, и не знаю от чего.
Акимушка, если бы тут была. Лялька никак не может заменить тебя. Хоть мы и говорим друг другу многое, но мы не подруги, мне кажется, она не может дружить, не стараясь стать выше подруги. Потом мне кажется, она не разбирает себя так подробно, не откровенна сама с собой, и старается сама перед собой оправдаться, а не признаться в ошибке. Ты понимаешь смысл этого? Она старается успокоить совесть, если говорит что-то неприятное. Это мне в ней не нравится, а вообще, она девчонка хорошая.
НАСТАВЛЕНИЯ В ЛЮБВИ
2 августа 1942 года.
Элюшка, дорогая! Сегодня получила твое письмо от 22 июля, в котором ты пишешь о Ване. Признаюсь, я очень удивилась. Ничего мне не писала и вдруг прямо ошарашила: - Я люблю. Элюшка, милая, я очень, очень боюсь, что ты ошибаешься, сама не понимаешь себя. Я, пойми, не хочу, чтобы ты пережила то же самое, что и я, пойми меня, не хочу. Я не хочу, чтобы ты верила в то, что любишь, а через некоторое время бы знала, что все это было не то, глупо, плохо, хотя и казалось хорошим. Ты хочешь спросить его об его отношении к тебе. Не делай этого. Слышишь, не делай. Не вырывай у него силой то, что он может быть свято, именно свято бережет в своем сердце. Дружи с ним, делись, но не говори ему о своем отношении к нему. Пусть он только это чувствует, но не знает. Элюшка, кричать о своем чувстве никогда не надо. Это мне и не нравилось в Свете, он сразу был уверен, что любит, а на самом деле это была просто влюбленность, увлечение, глупость с его и моей стороны. Элюшка, пусть Ваня обращает на тебя внимание не из-за того, что он видит твое чувство к нему, а только потому, что ему нравятся твои мысли, твое поведение, твое отношение к людям, короче потому, что ему нравится человек Эльга, которая при этом и неплохая девушка Элюшка. Ты меня понимаешь? Не сердись за то, что выходит я тебя, может быть, учу. Я тебе просто советую, болею за тебя и не хочу, чтобы ты делала ту же ошибку, что и я. Ты читала Макаренко Книга для родителей? Там много отдельных эпизодов из жизни.
Девушке 19 лет, она уже успела выйти замуж и развестись. Макаренко ее спрашивает: Вы его любите? Угу, - отвечает она и по-детски кивает головой. Затем он встречает ее еще несколько раз и в течение этого времени она снова сходится со своим бывшим мужем, но они не расписываются и он живет с ней, имея другую жену, и платя алименты третей. Когда Макаренко ей говорит: Да бросьте вы этого негодяя, она отвечает: Да как я его брошу, я ведь люблю его. Последний раз Макаренко встретил ее, когда ей было уже 22 года, Она сидела в фойе кино и прижималась к молодому парню красивой наружности. Макаренко принял его за ее бывшего мужа, но это оказался другой. Люба попросила его отойти, а сама стала рассказывать Макаренко об этом парне. Макаренко вновь задает ей вопрос, любит ли она этого парня и ожидает, что она по-детски кивнет головой и скажет: Угу, но нет. Она взяла Макаренко за рукав и сказала: Я не знаю как это сказать люблю, я не умею это сказать, это так сильно, - и посмотрела на Макаренко. Он пишет: Это был взгляд женщины, которая полюбила. Видишь, до чего можно не понимать себя и не подозревать, что сердце способно к большему, лучшему чувству. Я от всего сердца тебе желаю, чтобы и у тебя было хорошее чувство, которое было бы так сильно. Но, честно говоря, я не верю, что мы уже можем любить. В этом меня убедили мама с папой. Элюшка, послушай совет моего папы, и я тебе тоже его советую исполнить:
Ты, Траутеляйн, должна себе стать ясной, что тебе еще раной дарить свое сердце. Если ты это опять сделаешь, ты опять разочаруешься, ты ведь далеко еще не готовый человек, и это не ошибка, только нельзя забывать, сначала надо кем-нибудь стать, быть совершенно самостоятельным человеком, прежде чем свое сердце на всю жизнь дарить другому. Попробуй сделать как твой папа, будь со всеми одинакова мила, будь всем хорошим товарищам, не разрешая никому нежностей, потому что моей Траутхен разрешается в этом отношении быть гордой девушкой. Работай, учись, подари свое сердце сейчас братишкам. И если опять в твоем сердце зажжется огонечек для хорошего товарища, тогда оставь его только огонечком, о котором ты одна только знаешь, пока он (огонечек) станет пламенем, должно пройти много времени, но тогда оно будет хорошим и священным.
Элюшка, дорогая, я с папой согласна. Если у тебя это действительно серьезно, как ты пишешь, то, дорогая, постарайся рассказать это маме, раз ты чувствуешь, что больше не можешь, что замучаешься. Но лучше всего береги это в себе, храни, если хочешь, даже мне не пиши о своих чувствах, пусть это будет только твоей тайной, пиши и рассказывай мне о нем все-все, и если хочешь, если тебе трудно, то о своих чувствах к нему не пиши мне. Я постараюсь и так понять. Ведь я знаю, уверена, что тебе было неловко, страшно написать я люблю. Я знаю, какое ты усилие сделала над собой, чтобы написать эти два слова. Ведь верно? Ты не делай этих усилий, храни и береги эти слова в себе. Ну, я тут тебе насоветовала всякое, сама, конечно, многое сама не зная. Лучше всего с тобой об этом может поговорить твоя мама, потому что это мама.
12 августа 1942 года.
Здравствуй, Кимушкин!
Что я могу ответить на твое второе письмо об Иване? Я даже не знаю. Просто пожелать счастья, дружбы, любви, хорошей, чистой, светлой, без единого пятнышка. И просто пожелаю, чтобы ты сквозь это счастье сумела разглядеть настоящего Ивана, со всеми его хорошими и плохими сторонами, чтобы не ошибиться, как ошиблась твоя Травка, которая, наученная горьким опытом, советует своему Акимчику вещи, которые он сам прекрасно знает. Ведь, правда? Не обижайся, может, получается все у меня не так, но я от всего сердца желаю тебе всего самого хорошего. Пиши мне все-все об Иване, каждый случай, будь он хорошим или плохим. Слышишь, плохое тоже пиши, все сомнения, все, все, все. Ладно? .
20 сентября 1942 года.
Кстати, ты пишешь, что я знаю, какая опьяненная ты пришла после первого Ваниного поцелуя. Уверяю тебя, что я ничего не знаю, так как ты мне ничего об этом не писала. Потом я вообще не все твои письма получаю.
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
Все лето и ранней осенью 1942 года дальнейшая судьба старшеклассников интерната была полна неопределенностей. То нам говорили, что осенью старшеклассники вернуться в Москву. То возникали планы продолжения нами учебы в Красных Баках, где нам, старшим, придется жить самостоятельно. Нас кидало из стороны в сторону, мы мечтали о Москве, мечтали о самостоятельности в Баках, но понимали от нас самих ничего не зависит. А впрочем?
30 июня 1942 года. Эльге.
Здравствуй, Акимушка! Я долго тебе не писала, но ты меня прости. Я жутко устаю за день и часто сплю. Вот и сейчас пишу на мертвом часе, жутко хочу спать, но все-таки тебе напишу, так как я иначе буду свиньей, потом новостей много, и надо с тобой поделиться, чтоб ты посоветовала, что делать.
Дело в том, что недели две тому назад, нам сказали, что мы, старшие уедем в Москву. Это было еще не твердо. Теперь этот вопрос уже поставлен серьезно, родителям в Москве предложено готовиться взять нас отсюда. Я не знаю, если ехать обязательно, то я поеду. Если ехать не обязательно, то мама сможет попросить оставить меня здесь из-за братишек. Это и хорошо, и не хорошо.
Во-первых, если в Москве не будут учиться, то здесь я смогу учиться. Я очень хочу учиться и не представлю себе, как смогу не учиться. Но потом мне все-таки хочется в Москву, но просто в город Москву. Тем более, что почти все уедут. Я бы даже не хотела ехать в Москву, если бы никто не уехал. Знаешь, мы здесь все привыкли жить вместе, все вместе, всегда много народу, а что я буде делать в Москве? Да еще, если тебя там нет, если бы ты была, я бы очень хотела ехать, но так Мне даже страшно представить себе первый день в Москве. Просыпаюсь одна, ем одна. Все одна, одна, одна. Когда мы здесь вместе, вместе, вместе. Уже уезжая из лагеря, дома кажется как-то пусто, а тут, прожив год вместе, вдруг очутиться дома! Очень хорошо, если мы там будем учиться, и я приеду как раз к началу учебного года. Но представь себе, что будет, если в Москве первые дни будет нечего делать? Была бы ты, мы бы вместе были, весь день вместе, а так?
Теперь слушай дальше. Не знаю хорошо или это плохо, но я не испытываю особого желание быть мобилизованной на завод. Пойми, я очень хочу учиться! Если буду работать, учиться все равно буду, но будет очень трудно. Но учиться буду! Я все больше мечтаю после десятилетки идти в педагогический институт на физико-математический факультет. Я, правда, все больше об этом задумываюсь, и я очень хочу, чтобы эта моя мечта сбылась. У меня все острее встает вопрос, куда идти учиться или работать в Москве, если школа не будет работать.
Мы с Лялькой думаем так: может пойти в медицинский техникум, заочно сдать за девятый-десятый класс. Если война затянется, возьмут в армию и будет образование медсестры, а если кончится скоро, то можно дальше учиться. Что ты думаешь по этому поводу? Когда ты собираешься в Москву? Ты обязательно обо всем этом напиши, а то ведь ты реже стала писать. Ну, теперь пока, осталось минут 45 и я посплю. Допишу после работы
С вопросом, что делать дальше я обратилась и к маме с папой, правда, чуть позже,. чем к Эльге.
3 июля 1942 года Маме и папе.
Дорогая мама и дорогой папа!
Сейчас 6.30 утра. Нас разбудили, но на работу мы не пошли, идет дождь. Многие снова уснули.
Нам сказали, что мы (8-10 классы) вернемся в Москву. Меня интересует, все ли поедут, или это произойдет по желанию. Если поедут все, то не о чем рассуждать, а если по желанию, то другое дело, и я не знаю, заберете ли Вы меня домой. Если я поеду в Москву, то существует опасность, что я не смогу учиться в школе (если они закрыты) и должна буду пойти на работу или в какой-нибудь техникум. Я могла бы также пойти на курсы и закончить 9 класс за четыре месяца. Но учиться я хочу обязательно. Что-то мне в Москве надо будет делать, хотя бы из-за хлебных карточек. Если нас не мобилизуют на фабрику и школы не будут работать, то мне надо найти где работать. А этого я как раз и не знаю. Учиться я хочу обязательно, и думаю, на худой конец, попробовать сделать это дома самостоятельно. Но где мне работать? Может быть поступить в медицинский техникум и потом работать медсестрой в госпитале? Эльга, между прочим, работает в госпитале. Я хочу иметь такую работу, при которой я могу немного и учиться.
Хорошее, если я вернуть в Москву, в том, что я смогу там заняться своим немецким языком, у меня будет много тишины для чтения, потом Вы всегда рядом. Чтобы я могла спросить о том. что меня интересует, и вообще для меня это лучше.
А если я останусь здесь, я смогу ходить в школу, я все время рядом с малышами, и Вам так спокойнее.
Итак, Вы видите, что я не знаю, что лучше и если бы спросили меня саму, я не знала бы где я хочу быть. Но закончить школу я хочу обязательно, а после нее стать студенткой педагогического института на физико-математическом факультете. Затем преподавать в старших классах математику, самой учиться дальше и потом работать со студентами Меня интересуют такие специальности, которые тесно связаны с людьми, когда узнаешь людей. Поэтому меня интересует профессия учителя и интересует работа в госпитале.
21 июля 1942 года. Эльге.
На собрании начальства директор всего интерната сказал, что по сей вероятности старших, то есть окончивших семилетку, на зиму здесь не оставят и в Москву не повезут, а если не найдут никакого выхода (нас содержать здесь нет средств), то Демитров сказал, чтобы нас устроили на работу в Горьком. Отправят в ФЗО и т.п. Так что смогу ли я учиться в этом году вопрос, и как вообще жить буду, тоже вопрос. Но странно, знаешь, я сейчас быстро со всем мирюсь. Предположим, что буду жить в Горьком, что ж, узнаю новый город, будем жить в фабрично-заводском общежитии. Ведь интересно? Мне кажется, во всем, везде, всегда можно найти хорошее, интересное. И потом, если придется работать на заводе, разве это значит, что я не смогу стать тем, кем хочу? Ведь и великие люди были когда-то кочегарами (Чкалов), пекарями (Горький), слесарем (Ворошилов) и т.д. Значит, то, что я буду работать на заводе, вовсе не означает, что я не смогу высокообразованным человеком. Ну, еще я не в Горьком, еще не работаю, так что рано об этом говорить.
31 августа 1942 года. Эльге.
Здравствуй, дорогая моя! Получила твое письмо от 22 августа, в котором ты пишешь о том, чтобы я приезжала к вам. Элюшка, милая, все это было бы очень хорошо, но посуди сама. Во-первых, здесь я живу вместе с братишками, и если даже отправят в Горький, то все же буду жить в одной с братишками организации. И мама будет знать, что мы, более или менее вместе. А вдруг вы уедете куда-нибудь? Куда я? Если уедете даже в Москву, что будет мама со мной делать? Ведь согласись, то, что я с братишками вместе, это для мамы с папой очень хорошо, и зачем нас разъединять? А потом, Элюшка, не смотря ни на что, мне было бы неудобно. Вот я могу себе представить, что ты живешь у нас, все это очень просто было бы, но я чувствую, что тебе было бы неудобно, так же как было бы неудобно и мне жить у вас.
МЫСЛИ О БУДУЩЕМ
Вопрос Кем быть? занимал меня давно. Под впечатлением рассказов в Пионерской правде о тигренке Кинули, выращенном в московской квартире я в начальных классах страстно мечтала стать дрессировщицей. Потом, когда разразилась гражданская война в Испании и отцы моих друзей по совместному путешествию на Кавказе ушли в интербригады, я стала мечтать о том, чтобы стать военным комиссаром. Одновременно, в тайне от всех, и даже от Эльги, я лелеяла несбыточную мечту стать писателем. И это тоже произошло под влиянием, на этот раз Льва Николаевича Толстого. Прочитав в шестом классе Детство и Отрочество мне захотелось в пику дворянскому мальчику описать подлинную жизнь советского подростка, на мой тогдашний взгляд гораздо более интересную и многостороннюю. С этой тайной целью я и вела дневник в шестом классе. Но параллельно во мне жила и твердая уверенность, что на писателя я не тяну. И вот теперь, во время войны, мои планы на будущее стали более реалистичными. Первый раз я написала о них Эльге еще в ноябре 1941 года, в том самом письме, в котором сообщала ей об исключении меня из школы.
21 ноября 1941 года.
Свет хочет стать инженером, знаешь, тем, кто строит моторы для самолетов. Элюшка, а я обязательно буду учиться дальше. Мне хочется пойти в физико-математический институт, изучать математику и преподавать ее в 8-10 классах. Мне хочется вырасти умной женщиной, которая работает, приносит какую-то пользу.
Затем тема Кем быть? возникает вновь в августе-сентябре 1942 года, одновременно с чувством неудовлетворенности настоящим. Мне хочется сделать нечто большее для победы над фашизмом, чем только учиться и работать в интернате. Мне стыдно перед сверстниками, которые трудятся под бомбежками, а я, вот прохлаждаюсь в тылу».
12 августа 1942 года. Эльге.
Скажи, ты в госпитале считаешься медсестрой, да? Или просто так? По твоим письмам судя, ты делаешь уже то, что и медсестра, перевязываешь, даже присутствуешь при операциях. Это для тебя здорово, ты ведь мечтаешь стать врачом.
Мама мне написала, что ей нравятся мои мечты о будущем, что со мной вместе она второй раз переживает свою юность, что рада, что я выбираю как раз то, что интересовало ее. Она мечтала быть или учительницей, или инженером, чтобы иметь как можно больше дела с математикой, но в капиталистической Германии она стала только бухгалтером. Ей нравится профессия учителя по математике сочетание сухих чисел с живыми людьми.
Ты счастливей меня, ты делаешь первые шаги к своей профессии, а я даже не знаю, буду ли учиться. Горьковская область учиться будет, но о нас стоит вопрос особо. Кроме того, положение на фронте. Ведь война столько портит людям, столько вредит. Хочется, чтобы она скорее кончилась, хочется что-то сделать прямо касающееся фронта, а не косвенно. Ведь верно? А пока работаем.
7 сентября 1942 года. Эльге.
Я пишу по вечерам, пока есть свет. Элюшка, у нас опять ходят слухи, что мы поедем в Москву. Это было бы так здорово. Знаешь, мне хочется видеть новые лица, узнавать новых людей, особенно узнавать новых мальчишек. Мне хочется видеть ребят других, энергичных, серьезных, а не таких как у нас. Наши какие-то ленивые, только думают о любви и прочее. А мне это так надоело. Мне хочется нового, новых работ, учебы. Я довольна коллективом, мне здесь хорошо, но хочется видеть нового, другого. Это слишком знакомо».
ДВА МЕСЯЦА НЕТ ПИСЕМ!
5 октября 1942 года.
Элюшка, ты очень давно не писала, а знаешь, а когда ты не пишешь, мне как-то трудно тебе писать. Если мы не будем писать друг другу, то может случиться именно то, что ты пишешь о нашей встрече мы просто отвыкнем друг от друга. Если не будем писать. Помнишь, ты писала, что первое время после встречи мы будем чувствовать себя как-то стесненно? Я сперва думала, что это может быть. Но, знаешь, я думала, что отвыкла от мамы, что буду ее стесняться. Но мы встретились, будто совсем недавно виделись. С тобой, наверное, тоже так встретимся. Как ты думаешь?
3 ноября 1942 года.
Здравствуй, дорогая Элюшка! Ну, что это значит? Ты больна? Что с тобой? Вот уже два месяца, как от тебя ничего нет. Может быть, просто не доходят письма? Ты попробуй, напиши заказное Как дела у тебя? Ты учишься? Как Ваня? Как отметки? Ты обязательно пиши, Элюшка, ты себе не представляешь, как я жду писем от тебя и от мамы с папой. Элюшка, ты обязательно, обязательно должна написать хоть что-нибудь. Если ты больна и не можешь писать, то попроси, пожалуйста, Тусю написать открытку. Ведь ей не трудно. Акимчик, пиши, слышишь? Серьезно, мне очень тоскливо от того, что нет писем, и что я не знаю, что и думать.
Ты что-нибудь знаешь о Жорж Санд, если нет, почитай. Это женщина, которая первая встала против угнетения женщин, за ее равноправие в общественной и личной жизни. Ее жизни интересная, сама она писательница. Мне бы хотелось прочитать ее «Консуэллу».
Элюшка, ты дружишь с кем-нибудь? Ты пиши мне обязательно все-все. Мне иногда даже приходит в голову идиотская мысль. Помнишь, я тебе однажды долго не писала, и ты меня спросила Или, может, ты меня забыла? Вот такая мысль мне иногда приходит. Вообще-то мне кажется, что мы дружим очень крепко и выдержим испытание, но чем черт не шутит. Так что пиши обязательно, слышишь. Крепко-крепко обнимаю. Травка.
Эльга собиралась в дорогу из Уфы в Москву, а я сходила с ума от отсутствия писем. К тому же у нее еще и палец нарывал и писать она не могла вообще. Я и этого не знала.
8 ноября 1942 года. Открытка.
Дорогая, Элюшка! Знаешь, что? Я не могу себе объяснить, почему я опять 25 дней не получаю от тебя ничего. И если нет времени, то ведь можно написать хотя бы открытку. Верно ведь? Я не могу себе это объяснить, понимаешь?
Я получила письмо от какого-то твоего товарища из Уфы А. Залкинд. Кто это? На московский адрес я тебе написала два письма. Ты получила? Очень прошу тебя, ответь на первое. Хотя я и надеюсь, что там написаны одни глупости, но если я не буду получать долго писем, не зная причины, я поверю своим глупостям. Ты понимаешь? Элюшка, ты обязательно должна мне написать письмо. Как ты сдала географию? Как доехала, кого встретила, что в нашей школе сейчас? Ленки Кривицкой адрес ты мне так и не написала. Элюшка, пиши чаще, вспомни, что однажды ты мне сама предложила не менее двух писем в неделю, а сама не пишешь и двух в месяц. Что ты делаешь теперь в Москве? Я ведь ничего не знаю. Пиши мне.
Крепко целую, прости меня, если обижаю тебя своими глупостями. Но мне тяжело. Травка.
22 ноября 1942 года.
Элюшка, дорогая! Я тебе еще не ответила на твое письмо, которое я получила после двухмесячного перерыва. Сейчас ты, наверное, уже в дороге, и думаю, что письмо придет к твоему приезду.
Элюшка, мы привыкли говорить друг другу все откровенно, не улучшая ничего. Элюшка, милая, твоя причина молчания не очень уважительная. Ведь ты подумай, ты не писала больше двух месяцев! Сегодня я перечитывала некоторые твои письма. Знаешь, мне кажется, раньше ты писала как-то лучше, теплее. Ты писала, что тебе нужны письма ко мне, нужно излиться. А сейчас ты молчала целых два месяца и не догадалась даже продиктовать открытку Тусе. Элюшка, я, наверное, жуткая дура, но у меня такое тоскливое настроение. Может быть, этому виною Ляля, ибо она сказала, что нарывание пальца неуважительная причина. Она вообще старается все время сделать мне больно, она очень завистливая. Не знаю, наверное, я ужасная дура, но я боюсь, что мы вдруг можем медленно разойтись. А ведь мне это было бы очень, очень тяжелым ударом. Я боюсь этого, не хочу этого, понимаешь, не хочу. Я хочу, чтобы мы дружили долго, долго, всегда помогали друг другу, всегда были бы откровенны, всегда. Понимаешь? Ты прости меня за эти глупости, которые я тебе сейчас пишу. Отругай меня обязательно, прости меня, но я себе столько глупостей наговорила, что даже реву. Элюшка, пиши все откровенно, милая, все-все пиши.
Ты чувствуешь, что я пишу уже другим подчерком? Это потому, что я только что услыхала информбюро. Наши продвинулись на 60-70 км.!
В МЕНЯ ВЛЮБИЛАСЬ ДЕВОЧКА
23 ноября 1942 года.
В 10-м классе есть одна девочка высокая, блондинка, красивая. Диониза мне передала, что я этой девочке нравлюсь (мне она, между прочим, тоже нравится). И вот сегодня Диониза передала мне от Марьяны такую записку: Травка! Я тебя люблю. Ты слышишь? Люблю! И страдаю! Вот и все. Марьяна В. Я очень растерялась, ну, что я могла ответить, с этим я встречаюсь впервые, и совсем не знаю, что это может значить. Чудно как! Правда ведь? Когда я читала эту записку, она мне сказала: Это правда. Только ты никому не говори. Я никому и не сказала, ну, а тебе, конечно, можно. Пиши обязательно часто-часто. Крепко-крепко тебя целую, Травка. Пиши, пиши и еще раз пиши, а то сдохну.
PS. Элюшка, не обижайся за первую страницу (от 22 ноября), на меня нашло, и я написала.
ЭЛЬГА СНОВА В МОСКВЕ
14 декабря 1942 года.
Здравствуй, моя дорогая, бешенная, завитая. Снимайся сейчас же, и шли карточку! Холодно рассуждая, завитые кончики, конечно, ничего не значат. Но все же мне очень смешно, и если бы ты не предупредила «не падай в обморок», я, наверное, все-таки упала бы. Это, наверное, с непривычки, конечно, тебе скоро 17 лет и ничего особенного. Но мне почему-то смешно, и я почему-то думала, что ты завиваться не будешь. Но утешься, мой папа однажды говорил, что когда завивается девушка, это не только красиво, но и культурно. Так что завивайся, особенно хорошо завиваться гвоздиками и, как Эрька, ложиться с сеткой спать. Но, я, конечно, шучу, и ты не обижайся. Я не одобряю завивку, но и против ничего особенного не имею, лишь бы ты не вздумала делать какие-нибудь сложные выкрутасы, которые занимают много времени.
Ты совершенствуешь свою прическу, я наоборот, упростила остриглась и ношу как мама, т.е. зачесываю назад. Я уже снялась и скоро пришлю карточку (сейчас она еще не готова).
Милая моя, ты бы знала какая я сегодня счастливая, получив от тебя письмо. Ты бы знала, как я мучилась, но сейчас все это прошло и, слава богу. Я так рада, так рада!
Ты такая счастливая, что учишься в нашей школе. Все-таки, не смотря ни на что, я ее очень, очень люблю. Ты обязательно передай привет, всем, всем кого я знаю. Элюшка, особенный привет передай, пожалуйста, Елизавете Михайловне. Не знаю, какая она сейчас, но у меня осталось о ней очень хорошее воспоминание и уважение. Где наша Екта? От Евгеши у меня осталась нелюбовь к географии, и несмотря на то, что Софья Павловна географ, я не могу заставить себя любить этот предмет, хотя саму Софью Павловну я очень уважаю.
С твоим письмом Москва мне стала как-то ближе, в смысле расстояния, и я уже верю тому, что весной обязательно уеду отсюда. Элюшка, тогда мы сможем вместе кончать 10-ый, или вместе где-нибудь работать. Как здорово!
Ты только, Элюшка, старайся упорно догнать все, не иметь ни в коем случае псов, и стараться не иметь хоров. Мы с тобой должны кончить 9-ый класс отличницами. Мне это, конечно, легче, т.к. я все время учусь, а у тебя всякие переезды. Но все равно старайся и добейся!
Интересно мне было бы посмотреть на Володьку Яминского, когда он тебе предложил пойти на каток. Помнишь, я говорила, что у него глаза, как звездочки. Это правда? Как он сейчас учится? А Рубка дружит с Мирой? Что ты знаешь поподробней об Эрьке, Женьке, Тархане? Где сейчас Кот, Левушка, Инка Беляцкая? Все они стали для меня такими хорошими и дорогими.
20 декабря 1942 года.
Здравствуй, моя дорогая Элюшка! Думала сегодня получить свои карточки, но они еще не готовы, так что шлю письмо без фото. Но ты смотри, обязательно снимись. Я хочу взглянуть на тебя.
25 декабря 1942 года.
Дорогая Элюшка, позавчера написала тебе заказное. Ты получила?
Вчера на меня напал день воспоминаний. Вспоминала все наши лыжные соревнования. Помнишь, мы были в Малаховке на Московских соревнованиях, ты шла номером два, я номером три, потом я вспомнила прощальный вечер в 7-ом классе, как нас домой Женькин отец провожал, как нас всех рассадили по записочкам, как играли. Здорово так! А помнишь день рождения Тархана? Помнишь, как мы отказывались с тобой от вина. А пол дюжину его накрашенных тетушек помнишь? А помнишь его подругу Наташу? Я вчера так развспоминалась, что мне очень захотелось получать письма от Тархана. Мне было бы очень интересно знать, что он сейчас делает, какой он стал.
Знаешь, я бы очень хотела получить письмо от Эрьки, я ему, конечно, не написала бы первая, но мне очень интересно знать, что он делает и какой он стал. Ты мне пиши обо всех из наших, что узнаешь нового, с кем переписываются Эллка, Провка, Мирка, Рубка, Яминский? Провка все еще тот же веселенький Садик? Помнишь, как он говорил: X ! Я не могу выразить тех чувств, которые пылают в моем сердце. Дальше я забыла. Помнишь, как мы шли однажды домой с какого-то вечера, и нам встретились Эрька с Провушкой? Помнишь, как Провка тогда просил у Ленки пуговку, а Эрька мне говорил, что ему очень хочется иметь плащ, но он стоит 2 тысячи рублей? Элюшка, а помнишь: Спартак классическая команда? Мне бы так хотелось увидеть Эрьку! Правда, очень хочется. Интересно, какой он стал. Как ты думаешь, он вспоминает иногда 6-ой класс? Тебе Рубка ничего нового не говорил? Я, конечно, никаких чувств не испытываю, но мне почему-то очень хочется знать о нем что-нибудь.
Сейчас читаю Былое и думы Герцена. Мне очень нравятся кружки студентов. Они выглядят как-то светло, прозрачно. Элюшка пиши побольше и почаще. Крепко тебя целую. Иван тебе пишет? Ты с ним дружишь?
31 декабря 1942 года. Эльге.
Мой милый-милый Кимчик! Хочу написать какое у меня сейчас настроение. Радио передает песни из Москвы. А я страшно хочу в Москву. Я даже чуть не реву, учу географию и хочу в Москву. Элюшка, ты когда-нибудь ждала парня? Я однажды, когда болела, ждала Света, он не приходил, и я заплакала. Вот так я сейчас жду возвращения в Москву. Я так хочу в Москву! Я скучаю без нее, мне тяжело без нее, как было тяжело тогда без Света. Надеюсь, ты меня понимаешь, и понимаешь, зачем я тебе это пишу. Мне необходимо кому-нибудь рассказать о своих чувствах. И самое надежное это ты. Ведь ты меня поймешь. Ну, авось станет легче. Ну, пока моя дорогая, my good girl, mein liebes Maedel. Целую в лоб, Травка.
ПОСЛЕДНИЕ ПИСЬМА
5 января 1943 года.
Здравствуй дорогая неписака! Что это за молчание? Письма! Письма мне! Чувствуешь, чем я пишу? Это разбавленная гуашь чернил нет. Уверяю тебя, что в 1943 году я или умру или мне будет какое-нибудь несчастье, т.к. ты не поздравила меня с Новым годом. Ленка, мама с папой тоже не пишут и не поздравили. Так что непременно умру. Я шучу, конечно. Как ты кончила четверть?
Шансы уехать в Москву есть. С нами никакой работы не ведут, воспитателя у нас нет, и мы действительно предоставлены сами себе. Я читаю. С одной женщиной начала заниматься по английскому. Она хочет начать прямо с 10-го класса. Не знаю, выйдет ли. Она уверяет, что при желании можно за год научиться говорить по-английски, т.к. это очень легкий язык. Посмотрим. Мне необходимо в Москву, а то я перезабуду весь немецкий. Я и сейчас начинаю заикаться».
8 января 1943 года.
Здравствуй, дорогая писулькин! Нет, такого счастливого дня, как сегодня, у меня давно не было. Когда я пришла из школы, мне сказали, что у меня два письма. Я и не думала, что от тебя, т.к. я вчера от тебя получила письмо от 31 декабря 1942 года. А сегодня от 29 декабря и 30 декабря.
Весть о Рубке очень встревожила и испугала, но судя по второй части письма и от 31 декабря не так уж страшно. И то, слава богу, а то ты вроде Наташи Ростовой желаешь одного: Только бы он выздоровел. То, что ты будешь с ним дружить, я предчувствовала, судить я об этом, конечно, не могу и ничего против не имею. Дружить с кем-нибудь всегда хорошо интересно, именно дружить.
Знаешь, я сейчас часто вспоминаю Сашу и особенно Эрьку. О них у меня вспоминания хорошие, светлые, хотя я ни с кем из них не дружила. А вот со Светом я делилась, была ближе всех их, но о нем у меня противные воспоминания. Наверное, потому, что он меня обнимал и об этом вспоминать противно-препротивно.
Ты пишешь о своих отметках. Они меня они очень огорчили, но верь, нотаций читать я не собираюсь, т.к. тебя совсем не виню, и по математике простительно, ведь ее догнать трудно, тем более в нашей школе. Я тебе уже написала, что, может быть, раньше приеду, чем весной, так что и мне придется псы загребать, а ты мне будешь помогать, ладно?
Как учится Яминский?
Акимушкин, ты пишешь о том, что чувствуешь, что стала хуже, мельче, подленькой. Дорогая, любимая, у меня это тоже бывает. И я иногда злюсь на Ляльку, Дионизу, все мне таким противным кажется, и не говорю им этого! Потом это проходит, но противно. И самое худшее, что я делала когда я злилась на Ляльку, я об этом говорила Дионизе, а на Дионизу Ляльке. Потом я спохватилась и дала себе письменное обещание в дневнике, больше так не делать. И теперь не делаю. Но чувствовала я себя тогда гадко-прегадко и презирала себя. Когда Дианизок мне дала свою фотокарточку и надписала Дорогой Травушке мне стало ужасно стыдно и противно за себя. Ведь в дневнике я часто писала о ней плохое! Вообще я ее люблю, но она иногда очень груба, и тогда мне даже плакать хочется. В новогоднем пожелании Ляля мне пожелала оставаться такой же прямой и честной! А я ведь ей не говорила, когда к ней плохо относилась! Я ей многое говорила, что мне в ней не нравилось, но ведь не все! И так гадко было и чувство, что я стала подлой, непрямой. И тогда я решила, писать эти гадости или в дневнике или тебе, если уж очень будет тяжело, но не наговаривать никому ни на кого. Пока я свое слово сдерживаю, и, знаешь, легче стало, не так часто повторяются противные чувства неприязни к Ляле. Но я ее не люблю, не уважаю. Дионизу люблю, а Лялю нет. Ну, ничего, приеду в Москву, все пройдет.
Элюшка, кто тебе дороже Иван или Рубка?
Недавно мне мама с папой прислали книжку Роза Люксембург. Письма. Эту книжечку подарил папа маме, когда они были еще молодыми, не мужем и женой. Вчера я начала ее читать. Мне нравится. Это письма Розы Люксембург к жене Карла Либхнета. От писем веет чем-то, не знаю, как сказать, но чем-то хорошим-хорошим, светлым, чистым, нежным. Она пишет из тюрьмы. Описывает заход солнца, птичек, их песни и все это она описывает очень любовно, и так хорошо, что я себе ясно представляю ночь, когда они втроем (Карл, его жена и она) гуляли. Ясно представляю птичку, которая прилетела к ней, чтобы передать привет и прощебетать: Как много дел, как много дел, а как хорошо было весной.
8 января 1943 года.
Ты читала Радугу В.Василевской? Почитай, мировая книга. Люди, как живые. Особенно мне понравилась глава об Олесе и ее ребенке. Какая она счастливая, как радуется рождению ребенка! Сыночек!, и его убивают! Только не понравилось мне чем-то Малаша, не знаю чем, но кажется мне, что нельзя так думать как она. Элюшка, как ты думаешь, будет мать любить ребенка, который родился от насильника? По-моему, она обязана его любить. Ведь несчастный ребенок ни в чем не виноват! Но это должно быть ужасно и трудно любить такого ребенка. Но все-таки, наверное, будет любить, ведь она мать. Я сегодня кажется совсем прорассуждалась? Ты и читать, наверное, устала. Ну, ничего, читай с перерывами, а мне излиться необходимо. Пиши часто и много.
Передай большой привет Рубке, как твоему другу и пожелай ему быстрого выздоровления.
Акимушкин, помнишь, как я тебе бородавку отрезала?! Ха-ха-ха. Ну, надо кончать. Сейчас лягу спать рядом с Дионизой, т.к. она, боясь угара в своей комнате, легла на мою кровать. А после ужина буду читать, сейчас глаза слипаются. Ну, пока. Крепко целую.
Все вернулось на круги своя. Эльга в Москве, в нашей школе, в нашем классе, среди наших друзей. И я мысленно там же, рядом. Мы, старшие интернатские воспитанники, уже знаем не позже весны возвращаемся в Москву. А потому, предвкушая радость от предстоящей встречи, я писем больше не пишу. Только ко дню рождения Эльги 12 марта вышиваю ей гладью сумочку для носовых платков и прошу маму передать Эльге подарок именно в этот день. И про бородавку вспомнила, дуреха, когда в шестом классе сделала Эльге операцию. Прокалив предварительно обыкновенные ножницы на газовой горелке, я на эльгиной шее под корень отхватила воспалившееся образование, накануне перетянутое мной суровой ниткой, как посоветовала какая-то тетка. Побоялись две подружки привлечь на помощь родителей, а терпеть боль Эльга уже не могла, позвала поздно вечеромк себе домой на выручку меня. Слава богу, обошлось без заражения крови. Йоду я на Эльгу вылила уйму.
Мы, Эльга и я, многое уже успели пережить вместе смешное, важное, глупое, и даже опасное.
Свет и Эльга Кроме душевных радостей и мук любви и дружбы были еще и интернатские будни, каждодневная жизнь во время войны.